гКогда наступали роды, приближенные женщины отводили царицу в дворцовую баню. Здесь, в мыльне царице помогала самая опытная повивальная бабка. Ей разрешалось действовать только лечебными методами и молитвенными заговорами, а «лихих волшебных слов не наговаривать». Считалось, что сразу после родов младенец и роженица были в наибольшей степени подвержены угрозе от тайных чар. Поэтому до прихода священника никто не мог ни войти, ни выйти из помещения, где находилась роженица.
Когда царь узнавал о рождении младенца, он немедленно посылал в мыльню своего духовника — протоиерея кремлевского Богоявленского собора, считавшегося храмом царской семьи. Духовник, входя, произносил очистительную молитву, благословлял младенца, царицу-роженицу, повивальную бабку и всех присутствовавших при родах женщин. Тогда же священник впервые нарекал новорожденного царевича или царевну по имени.
После священника в мыльню мог войти уже и царь-отец, чтобы посмотреть на новорожденного и поздравить супругу с разрешением от бремени. Тут же о радостной новости спешили известить высшее духовенство и придворных. Через несколько часов царь в сопровождении собравшихся бояр шел на торжественный молебен в Успенский собор. Церковную службу совершал сам патриарх. Он поздравлял царя с новорожденным. Поздравительную речь от лица придворных говорил самый уважаемый боярин. Благодарственные молебны в это же время проходили в каждом московском храме и монастыре. Затем со всех колоколен Москвы начинался праздничный перезвон, продолжавшийся, не умолкая, целый день.
После торжественного молебна в Успенском соборе царь со свитой обходил кремлевские Архангельский и Благовещенский соборы, Чудов и Вознесенский монастыри и соседние подворья Троицкого и Кирилло-Белозерского монастырей. По окончании этого молитвенного шествия царь возвращался к себе во дворец и устраивал первый торжественный прием в Столовой палате. Там царь угощал всех присутствующих различными хмельными медами и заморскими винами. Обязательной частью угощения также были сласти — особые медовые коврижки и вареные в меду яблоки, груши, дыни.
На следующий день царь посещал тюрьмы и богадельни. Больные и неимущие наделялись щедрой милостыней и угощением, а заключенных в честь всеобщей радости отпускали на волю, исключая виновных в самых серьезных преступлениях. Гонцы с грамотами неслись из Москвы во все города. В царских грамотах тамошним воеводам предписывалось собрать у себя всех служилых и торговых людей и «государеву радость им сказать». Со своей стороны патриарх рассылал по всем епархиям и приходам богомольные грамоты с наказом служить праздничные молебны, звонить в колокола и молить Бога о новорожденном.
Через несколько дней в главной Грановитой палате дворца устраивался большой пир — «родинный стол», на который приглашались патриарх с высшим духовенством, наиболее приближенные придворные, а также по одному–два представителя от всех сословий, включая простых горожан. Поскольку родинный пир считался семейным праздником, бояре рассаживались без учета их родовитости, чтобы не было местнических споров. Жен придворных принимала царица в своих дворцовых покоях. Там, на Царицыной половине тоже был свой «родинный стол». На родинном столе у царицы среди прочих блюд подавалась особая каша, которой, по традиции, царица угощала повивальную бабку, принимавшую у нее роды. К каше полагался и ценный подарок, обычно — пара соболей.
Вообще подарки разной ценности получали от царской семьи все сколько-нибудь причастные к радостному событию. Главные же дары предназначались самому новорожденному младенцу. Прежде, чем сесть за праздничный стол, приглашенные направлялись на женскую половину, чтобы поздравить царицу. После этого гости «ударяли челом» новорожденному — подносили ценные подарки: посуду из серебра и золота, драгоценные ткани и меха. Царица в свою очередь угощала всех иноземным вином, медовыми коврижками и сладким взваром.
За принесенные подарки царице было положено тут же отдаривать, иногда даже более ценными дарами. Обычно же дарителям просто отдавали обратно то, что они приносили для новорожденного. Тогда это было не знаком неуважения, а, наоборот, проявлением царской милости. Этот обычай впервые нарушил царь Петр в 1691 г. Нуждаясь в денежных средствах, царь оставил у себя все ценные подарки, принесенные на пир в честь рождения царевича Алексея.
Как правило, у новорожденного оставлялись только подарки, имевшие не материальную, а духовную ценность. Это были прежде всего кресты и иконы с частицами святых мощей или достопримечательностей от святых мест: крупицы камня с горы Синая, Голгофы, Фавора, берега Иордана. Такие подарки делали прежде всего родные новорожденного, а также патриарх и представители высшего духовенства. По указанию патриарха из всех значительных монастырей должны были быть доставлены благословенные иконы для царского младенца.
При рождении царевича или царевны измерялся их рост, чтобы по нему сразу же писать икону святого покровителя новорожденного. В просторечии эта икона так и называлась — «мера». Размер доски иконы должен был соответствовать росту младенца в момент рождения. «Мерную» икону писал обязательно лучший придворный иконописец. Эта икона украшалась богатым золотым окладом с редкими самоцветами и ставилась в детской молельне. Потом «мерная» икона сопровождала царевича или царевну всю жизнь, а по смерти ставилась над гробницей.
Как только позволяло здоровье младенца, его торжественно крестили. Общего порядка крещения царских младенцев не было. Их мог крестить и патриарх, и царский духовник. Восприемницей (крестной матерью) младенца обычно бывала его родная сестра, а восприемником (крестным отцом) при крещении по традиции был архимандрит Троице-Сергиевского монастыря. Крещение царских младенцев обычно происходило в кремлевском Чудовом монастыре, позднее для большей торжественности крещение совершалось уже в Успенском соборе.
На руках восприемницы младенца отвозили в карете из дворца в храм. Место вокруг купели огораживалось специальными занавесами. Во время совершения крещения в храме могли присутствовать только патриарх или совершающий обряд вместо него священник, восприемники с младенцем, а также царь и его тесть — отец царицы. Сразу после крещения восприемники по древнему обычаю дарили священнику полотно, а после завершения церковной службы и возвращения во дворец уже царь очень щедро одаривал все духовенство. В тот же день во дворце справляли еще один пир — «крестинный стол», более скромный по сравнению с предшествовавшим «родинным столом». Крестины отмечали уже не в парадной Грановитой палате дворца, а в Столовой избе. Такой же крестинный пир одновременно давался для женщин на половине царицы.
Пока двор и вся страна праздновали прибавление в царском семействе, младенец вступал в новую жизнь. Первые дни он проводил в особой комнате на половине матери-царицы, а после крещения у него было двойное новоселье. Прежде всего, он переезжал в новые, специально для него выстроенные хоромы. Палаты царевичей или царевен были сравнительно небольшого размера, их иногда даже называли не теремами, а «избушками». Стены, потолок и мебель (столы и лавки) в них были обиты сукном, а иногда и кожей. Ставились детские хоромы обычно в самой глубине дворца, так, чтобы скрыть дитя от любого постороннего взгляда.
Вторым новым «домом» младенца была его колыбель. Туда его можно было класть только после крещения. Колыбель воспринималась как отдельное жилище ребенка, где обязательно был свой «красный угол» с иконками и святыми крестами. Обычно колыбель царевичу или царевне дарила крестная мать. Изготавливалась она в обслуживающей женскую половину дворца Царицыной Мастерской палате. Колыбель обшивалась шелковой тканью — снаружи златотканым атласом, изнутри — тонкой тафтой. Она подвешивалась на ремнях из лосиной кожи к раме из точеных столбиков и брусьев (обычно кленовых), обитых бархатом.
К колыбельке полагались маленький тюфяк из шелковой тафты, набитый хлопком, а сверху — набитая лебяжьим пухом перинка. Наволочки для перины и изголовья были из самого тонкого тверского полотна. Одеяльца были из шелковой ткани, теплые (на зиму) к тому же подбивали мехом — беличьим, лисьим, собольим, а иногда и горностаевым. Помимо обычных покрывал имелись еще праздничные — богато расшитые золотом и драгоценными камнями. Нынешние погремушки царским младенцам заменяли сшитые из ярких сафьяновых лоскутов мячики с бубенцами внутри.
Первой одеждой царского дитяти были пеленки из тверского полотна. Поверх их обвязывали свивальником, обычно — из сукна, но были и праздничные свивальники из бархата, обшитого серебряным галуном. По мере взросления детям готовили и настоящую одежду. Для царевичей и царевен она была почти одинакова. В первом гардеробе и у мальчиков, и у девочек были нижние сорочки и штанишки, чулочки, кафтанцы, сарофанцы, охабни, опашни, шубки.
Вся детская одежда делалась из разных шелковых тканей, а предназначенная для зимнего времени подбивалась мехом. Парадная одежда была богато украшена златотканой вышивкой и жемчугом. Бархатные шапочки — тафьи украшались даже алмазами. Позднее царевичи начинали носить раззолоченные и украшенные самоцветами шапки с меховой опушкой, напоминавшие знаменитую «шапку Мономаха», а царевнам полагался золотой венец, также украшенный драгоценными камнями.
Царские младенцы жили уединенно в своих «избушках». Покидали свои палаты они только для посещения церкви, да и в этом случае вокруг их процессии свита натягивала занавесы, как предохранение от сглаза. Всеми делами при младенце распоряжалась «мамка» — пожилая боярыня-вдова знатного рода с безукоризненной репутацией. Под ее присмотром были «няньки» и прочие прислужницы. Принимавшая роды повивальная бабка продолжала свою службу уже на положении лекарки. На главном же месте по уходу за младенцем стояла кормилица.
Перед рождением царского младенца устраивался настоящий конкурс, в котором внимание обращалось не на знатность рода будущей кормилицы, а на ее здоровье и душевную чистоту. Кормилица переселялась во дворец на полное содержание и получала жалование наравне с царскими казначеями. После того, как услуги кормилицы были уже не нужны, ее с честью отпускали из дворца. Муж кормилицы, если он был человеком высокого рода, получал земельное пожалование и начальственный пост, например воеводой в большой город. Чиновный человек также получал повышение по службе и прибавку жалования. Наконец, если мужем кормилицы был простолюдин, то его семью навечно освобождали от всех налогов.
Мамка, няньки и прочие служанки тщательно следили за здоровьем и полноценным развитием ребенка. К тому времени, когда младенец начинал ходить, для него готовили специальные приспособления. Таким был, например, «водильный нагрудник» для обучения хождению. К нагруднику полагались длинные «водила», которыми одна из нянек поддерживала ребенка, делавшего свои первые шаги. Сам нагрудник изготавливался из шелковой тафты и подбивался мягким хлопком, он застегивался на золотые пуговицы. Для нагрудника старались выбрать яркую, красивую ткань с узорами — для «потехи» малыша.
Другим подсобным средством помочь ребенку ходить был «стулец ходячий» — установленная на железных колесиках деревянная рама. Изнутри она была выстлана хлопком, а снаружи обита ярким атласом и серебряным галуном. Младенец в «стульце», поддерживаемый помочами, мог сам вышагивать, куда ему хотелось. Были у царских детей и свои коляски — «каретки», но в них можно было кататься только в помещениях. Необходимым атрибутом быта младенца со временем становилось и то, что сейчас бы назвали детским горшком. Тогда же это именовали «местом седальным». Делали его из дерева с настилкой из хлопчатобумажной ткани. По сторонам «место» обивали цветным сукном, а иногда — даже атласом и к тому же украшали серебряным или золотым галуном.
В год дитя торжественно первый раз стригли — «снимали первые волоски». Царских детей к тому времени уже окружали разнообразные игрушки: звенящие мячики, разноцветные кубари и волчки, резные фигурки людей и животных, игрушечная посуда. Царевны увлекались куклами. У этих кукол были уже собственные потешные колыбельки, украшенные цветным сафьяном и сусальным золотом. По мере взросления царевны ее куклам тоже шили летники, шубки, телогреи, изготовляли крошечные сережки и иные женские украшения.
Царевичу к первым именинам полагался особый подарок — «потешная лошадка». Возможно, в этом отражался очень древний обычай сажать годовалого княжича на живого коня, что воспринималось как значимый шаг к совершеннолетию. Игрушечную лошадку делали из дерева и обивали настоящей лошадиной кожей, обработанной специальным образом. Грива и хвост также были из настоящего конского волоса. На лошадке были богато украшенные седло, попона, потник, чепрак, стремена, уздечка — полная упряжь. Потешный конь устанавливался на доске с колесиками, чтобы царевич мог на нем кататься верхом.
Мальчики начинали все больше играть с потешным оружием, барабанами, знаменами. В пять лет царевича передавали из-под надзора «мамки» в руки воспитателя-мужчины — «дядьки». У царевича появлялся и собственный штат слуг из сыновей придворных одного с ним возраста. Для царского сына наступало время учебы — овладения письмом, грамотой и церковным пением под руководством опытных учителей «мастеров». Царевны оставались под присмотром «мамок» и начинали учебу позже — с шести лет. Они проходили то же начальное обучение, что и мальчики, но их наставницами были «мастерицы» (учительницы).
Д. Никитин, кандидат исторических наук
