Русская баня продолжала удивлять иностранцев и позднее. Посетивший Москву в 1661-1662 гг. австрийский посол Меерн отдавал должное закалке москвичей: "Все в поту, вызванном сильным жаром бани, они растягиваются на полках и стараются сечь и хлестать себя ветками до тех пор, пока разгоряченная кровь, протекши к коже, не подденет под нее розового чехла. И тогда они выбегают совсем нагие из бани к речке, которая по обыкновению течет очень близко оттуда, и обливаются. Либо, когда суровая зима, они прибегают к снегу и после долгого натирания им, будто мылом, возвращаются в банный жар, а потом опять бегут туда же и повторяют эти крайности без всякой перемежки, но и без вреда для себя, сколько им будет удобно".

Меерн также отмечал роль бань как мест общения, хотя и осуждал москвичей, которые занимались в банях "самой вздорной болтовней". Особенно шокировало австрийца то, что женщины, хотя и мылись отдельно от мужчин, не стеснялись участвовать в общем разговоре через перегородку, а то и подходили, не обремененные одеждами, к дверям "мужского отделения". Банной наготе, впрочем, не придавали значения, окунаться к реке мужчины и женщины бегали все вместе.

Наверное, тяга москвичей к общению во многом оправдывала само существование "торговых" (общественных) бань. Ведь в ту пору свои семейные баньки или мыльни имелись, как правило, при каждом дворе. Другим важным преимуществом торговой бани перед домашней была круглогодичная работа. В Москве всерьез боролись с пожарами, поэтому городские власти запрещали топить бани в сухой летний период. Специальные полицейские начальники - "объезжие головы" - ездили по дворам и опечатывали мыльни до осени.

Иногда "объезжие головы" пытались закрыть и торговые бани. Однако тогда их владельцы жаловались властям, что не смогут платить установленный банный откуп. В середине XVII века 60 торговых бань Москвы давали в казну в год 500 рублей - для того времени очень большие деньги. Чтобы избежать серьезных финансовых потерь, "объезжим головам" приходилось снимать с закрытых бань печати.

Через сто лет в Москве насчитывалось полторы тысячи домашних бань и 65 бань общественных. Хотя город рос, количество бань сокращалось. К началу XIX века торговых бань было уже только 40. Ежегодный доход от них городской казне составлял уже 70 тысяч рублей (за полтора столетия рубль сильно подешевел). Меньше стало в Москве и бань домашних: к 1811 г. их насчитывалось по частным дворам и городским усадьбам согласно полицейской статистике всего 1197.

В огне московского пожара 1812 г. сгорела половина городских торговых бань и треть бань домашних. Однако когда к 1820-м гг. Москва была уже полностью восстановлена, в ней имелись те же 40 крупных общественных бань, что и до нашествия Наполеона, а вскоре их количество выросло до 60. Маленьких же домашних бань осталось лишь 400. Содержать личные бани для простых москвичей становилось все труднее. В городе не хватало воды, колодцы иссякали, загрязнены были уже не только пруды, но и реки. По городскому водопроводу в Москву подавали чистую воду, но только в открытые бассейны с фонтанами на нескольких центральных площадях, откуда водовозы развозили ее по домам в бочках за по ведерную плату.

Можно было, конечно, подключиться прямо к водопроводу, но это мог себе позволить тогда далеко не каждый богатей. А вот главные московские бани провели к себе трубы от ближайших водоразборных фонтанов и сумели окупить потраченные деньги. Правда, иногда владельцы бань пытались найти "обходные" пути и воровали городскую воду. Анекдотичный случай произошел в Челышевских банях, где однажды внезапно высох всегда полный и хрустально чистый пруд. Оказалось, дело в том, что сторож фонтана на Лубянской площади регулярно "забывал" закрыть кран на ночь, и вода поступала в Челышевский пруд. Но как-то сторож остался не довольным обычной платой за свою "забывчивость" и перекрыл бане воду.

Впрочем, многие общественные бани по старинке продолжали пользоваться водой из рек и проточных прудов. Это были в основном "простонародные" бани. На окраинах Москвы речная вода казалась вроде бы почище, но бани вносили свой немалый вклад в ее загрязнение. Очистки не было никакой. Мыльные стоки по деревянным трубам стекали в ту же реку всего в метрах десяти ниже по течению от места, где качали воду для мытья.

Большие торговые бани испокон веков стояли по берегам рек. Это объяснялось не только близостью к источнику воды, но и удобствами при доставке топлива. Топили бани в старину только дровами. Ежегодно по половодью дрова доставлялись на плотах с верховий Москвы-реки. Прибытие весной громадных плотов из-под Можайска и Рузы становилось любимым зрелищем для москвичей, которые толпами устремлялись к городским набережным, лишь услышав "Плоты пришли!".

Прямо на берегу Москвы-реки находилось несколько старейших городских бань, но они быстро утратили свою славу. Известные еще с XVI века Устьинские бани при впадении Яузы к XIX столетию превратились в бани самого низшего разряда. Не зря нерадивым работникам советовали отправляться "в Устьинские бани вшей давить". Совсем закрылись бани у Москворецкого моста, где дольше всего держался обычай у парившихся мужчин и женщин вместе выбегать окунаться в Москве-реке. Несколько выше был статус также очень старых Каменновских бань у Каменного моста. Здесь для посетителей была устроена купальня на Москве-реке, куда можно было попасть прямо из бани по специальному крытому ходу. Зимой же, напарившись, выбегали на огороженный заснеженный двор.

Окрестности Каменного моста пользовалась дурной славой. Баню окружали трактиры и питейные заведения самой сомнительной репутации. В позднее время добропорядочные обыватели опасались показываться в здешней "Волчьей долине". Однако в связи со строительством храма Христа Спасителя эту местность благоустроили, и Каменновские бани стали конкурировать с расположенными на месте позднейшей гостиницы "Метрополь" Китайскими (Центральными) и Челышевскими банями, куда ходила зажиточная публика.
Общественные бани становятся популярны среди высших слоев общества с начала XIX века, когда в них появились особые "дворянские отделения". Лучшими в Москве считались знаменитые Сандуновские бани. В конце XVIII века в Москве блистала актерская семейная пара - Елизавета и Сила Сандуновы. В их честь был назван Сандуновский переулок у речки Неглинки, где знаменитым актерам принадлежал большой участок с прудом. По соседству, на другой стороне Неглинки, содержала бани Авдотья Ломакина. Елизавета Сандунова тоже выстроила было торговые бани, но скоро сдала их в аренду Ломакиной, а та вложила в обстановку немалые средства, полученные от своего старого заведения.

Бани, сохранив громкое имя Сандуновских, поражали небывалыми прежде в Москве раздевальной зеркальной залой, чистыми простынями на мягких диванах, вышколенной прислугой, опытными банщиками и банщицами, дорогим шампанским в буфете. Помимо мужского и женского отделений были и отдельные номера. Весь высший свет хлынул в эти бани. Они сделались настоящим клубом, где каждый находил свой круг знакомых.

После Ломакиной Сандуновские бани перешли к Бирюкову, которого прозвали в Москве "банным королем". Когда-то он крестьянским мальчишкой пришел в город в лаптях, десять лет работал в ломакинских банях, затем построил десяток собственных и, наконец, прибрал к рукам Сандуновские. Но не всегда дела Бирюкова шли так успешно, и Сандуновские бани за долги перешли к московскому "дровяному королю" - миллионщику Фирсову. При нем они уже не блистали прежней роскошью и, казалось, их слава осталась в прошлом.

Но наследница "дровяного короля" вышла замуж за гвардейского поручика Ганецкого, который сумел задеть купеческое самолюбие супруги: "Вот у Хлудовых Центральные бани выстроены, а тебе стыдно иметь сандуновские развалины. Хлудовых надо перешибить! Надо Сандуновские бани сделать такими, какие Москва еще не видела и не увидит. Вместо развалюхи выстроим дворец для бань по последнему слову науки и чем больше вложим денег, тем больше получим доходов, а Хлудовых сведем на нет. О наших банях заговорит печать, и ты станешь знаменитостью!"
Новые Сандуновские бани дейс

твительно затмили все прочие. Сам генерал-губернатор Долгоруков, в особняке которого были редкие для Москвы мраморные ванны, ездил в Сандуны, где ему в специальном номере подавали серебряные тазы и шайки. Впрочем, иные ценители бани сожалели о старых Сандуновских банях "пушкинской эпохи" - по-домашнему уютных, без пышной роскоши и ненужной мишуры.

Теперь практически каждая московская баня обзавелась помимо "простонародного" и "дворянским" отделением. Разница между ними в большинстве случаев была небольшая. Посетить "дворянские" бани мог не только дворянин, а любой, заплативший десять копеек. Вход в обычную баню стоил пять. Стены в дворянских раздевалках расписывали пейзажами с замками, садами и фонтанами или сценами охоты на медведей, львов или тигров. Вместо обычных деревянных лавок в "дворянской" стояли скамьи с мягкими сиденьями. В остальном баня оставалась баней: помимо раздевальни с печкой-голандкой здесь была "мыльня" - зал для мытья и "горячая" - парная, где парились на полках около печи-каменки с горячими камнями, на которые лили воду или квас для пара. Посетителям полагались шайки. Прежние тяжелые шайки из дуба во второй половине XIX века заменили более легкими - из липы. В обычной бане шайки были одноручные и грубо сделанные, в дворянской - двуручные и крашенные.

Первоначально в простонародных банях также выдавались веники и мочалки. Посетители, помывшись, оставляли их следующей смене. Затем в баню стали ходить уже со своими мочалками или же покупать их на месте. 13 копеек стоило прочное, но грубое мочало из растрепанного соляного куля. Любитель платил втрое дороже за "бараночное" мочало. Его делали из мягких веревок, на которые в булочных нанизывали баранки и бублики. Чужое мочало, пусть и даровое, уже не привлекало.

Гораздо труднее простым москвичам было отказаться от бесплатных банных веников. Когда в начале 1880-х гг. во всех банях постановили брать за веник по копейке, это породило большое недовольство. В самых дешевых Устьинских банях разгневанные посетители устроили настоящее побоище, разломали лавки, побили стекла, а потом голые разбегались от полиции. Даже смирившись с необходимостью покупать веник, принципиальный москвич после бани забирал его с собой домой. Язвительные банщики предлагали завернуть мокрый веник в узел с бельем, "чтоб сумнения не становилось у хозяйки, где были-с...".

Бани не работали только по понедельникам и вторникам, а главным банным днем была суббота, когда в банях становилось заметно тесно. В предпраздничные же дни входная дверь в бане практически не закрывалась, а у кранов выстраивались очереди с шайками. Не всегда поход в баню мог завершиться благополучно, здесь вели свой промысел преступники, охотившиеся за одеждой посетителей. В простонародных банях одежду обычно брали с собой и развешивали на шестах в "горячей". Привычные к жару воры специально наддавали пару, так чтобы остальные, не выдержав, спасались в мыльню. Оставшись одни, воры прятали одежду в укромном месте, а вечером возвращались и забирали спрятанное.

Своя воровская система была и в дворянских банях, где клиентам на сданную одежду выдавали номерки. Их привязывали к руке или на шею, а чаще нацепляли на ручку шайки. Вор незаметно подменял номерок, быстро выходил и исчезал с полученным платьем. А владелец, напарившись, получал по номерку вместо своей дорогой одежды какое-то рванье. Если вор попадался, его привязывали к столбу в раздевалке на расправу пострадавшим от похитителей одежды. Только перед закрытием бани избитого воришку отводили в полицию, а чаще просто выбрасывали голого на улицу.

Все же посещение бани обычно доставляло только положительные эмоции, здесь можно было и помыться, и попариться, и отдохнуть в расслаблении, и всласть "почесать языком". Со всех сторон посетителя окружали вниманием и заботой. Раздевальщики помогали разоблачиться, опытные парильщики были куда лучше позднейших массажистов. В Сандуны, когда в моду вошла восточная экзотика, выписали было банщиков из Тифлиса, но они не имели успеха у местной публики, привычной к горячей парной с душистым березовым веником. Впрочем, наши банщики завели на всякий случай для любителей турецкую шерстяную рукавицу для растираний и полотняный пузырь с мылом.

Баня того времени была настоящей "поликлиникой", в которой цирюльники не только стригли и брили, но и делали кровопускание, ставили банки и пиявки, резали мозоли, дергали зубы, лечили ревматизм, делали притирания. Заработки от посетителей были для банных служителей главным средством существования. Прижимистых посетителей провожали с подчеркнутой вежливостью: "Как вас дома-то с радостью ожидают теперь на чай! В здоровье придете и со сбережением... Спасибо, с поклоном за ваше неоставление... Мы наше дело очень даже любим, иной раз из своих бы заплатили, лишь бы хорошего господина помыть".

В московских банях у банщиков было принято на праздники поздравлять клиентов и подносить им маленькие макеты. На Масленицу это было изображение веселого гулянья среди "снежных" гор из ваты с восковыми фигурками людей и кукольным домиком-кабаком под вывеской "Свидание друзей". Посетители, конечно, отвечали щедростью за такое подношение и поздравления "с легким паром, с широкой Масленицей".

Особое чествование полагалось молодожену в бане при первом посещении после свадьбы. Его уже ждали, выстроившись, банщики. Одни стучали в деревянные шайки, другие шелестели поднятыми вверх вениками, приговаривая: "Зеленая роща шумела, шумела, а у молодого теща дома с дыма угорела... А мы дым гоним, жарку печку топим, молодого поздравляем, счастливо жить желаем! С легким паром, с законным браком, с нареченной невестой супругой! Откупитесь от нас, горячих людей!". Молодожен щедро одаривал всех банщиков, за что ему полагались, как обязательный ответный подарок, завернутые в узел с бельем два свежих веника, две чистые мочалки и один крохотный кусочек мыла.

Д. Никитин, кандидат исторических наук