Пришедшая из "немецкой земли" болезнь опустошила Псков и Новгород. В Смоленске уцелело всего пять человек, они ушли, затворив за собой ворота вымершего города. В начале 1353 г. "моровое поветрие" докатилось до Москвы. Его жертвами стали великий князь московский Симеон Гордый и глава русской церкви митрополит Феогност. Чума накрывала Москву еще в 1363, 1409, 1425 гг. Всего же за "столетие чумы" - с середины XIV до середины XV века - "моровые поветрия" поражали русские города 23 раза.

Отмечалось, что самым "благоприятным" для появления "мора" временем была холодная и дождливая осень или весна. В летнюю жару и в зимние морозы "поветрия" лишались своей силы. Это объясняли тем, что "воздух нездоровый горячестию солнечною очищается, а зимой вместо солнечной жаркости морозная стужа". С заразой пробовали бороться огнем и холодом. С больными общались через горящие костры, помещения окуривали дымом, а зимой вымораживали. Постепенно пришло понимание, что "мор" передается в результате контактов между людьми. Эпидемии сравнивали с пожарами: "Человек в той болезни, что огонь горит, подобно тому как хоромина горит, а что близ нее стоят, тако ж от того огня загораются". Чтобы остановить распространение болезни, принимались жесткие карантинные меры. Особенно рьяно боролся с болезнью Иван Грозный. При нем город, в котором появлялись признаки "мора", тут же окружали заставами и засеками - заграждениями из поваленных деревьев, "чтобы из поветренных мест в неповетренные места не ездили никто, чтобы на здоровые места поветрия не повезти". Ослушников, дерзнувших, вопреки запрету, посетить зараженную территорию, царь приказывал сжигать вместе с умершими, хотя бы это были священники, ездившие исповедовать больных.

Такая борьба с "поветриями" может показаться страшней самой болезни, но во всяком случае в царствование грозного Ивана IV Васильевича чумы в Москве не было. Зато при "тишайшем" царе Алексее Михайловиче на столицу обрушилась страшная эпидемия. Чума появилась в Москве в августе 1654 г. Царь тогда был в военном походе под Смоленском, а всеми государственными делами распоряжался патриарх Никон. Но он спешно бежал из города, что вызвало возмущение москвичей.

Оставшийся за главного в Москве князь Михаил Пронский еле успокоил ворвавшуюся в Кремль толпу. Люди видели в "моровой язве" наказание за уничтожение Никоном икон неканонического письма. Патриарха обвиняли в том, что он бежал от Божьего суда, в то время как истинный верующий должен покорно ждать своей участи. Никон же позднее оправдывался, что христианин обязан спасать дарованную ему Богом жизнь во время стихийных бедствий, таких как потоп, пожар или чума.

Однако теперь из Москвы уже нельзя было уехать. На всех дорогах были выставлены караулы, здесь даже письма переписывали под диктовку через костер, а подлинник сжигали. В самом городе было приказано "в которых дворах учинилось на Москве моровое поветрие, из тех бы дворов оставшихся людей не выпускать, и велети те дворы завалить и приставить к тем дворам сторожи крепкие, чтоб из тех дворов никто не выходил".

Строгие карантинные меры не давали результата. Некому было стоять в караулах. Большинство стрельцов умерло или лежали больными, иные сами бежали из города, разнося заразу по стране. Как сообщал царю Алексею Михайловичу в Смоленск Михаил Пронский, из шести расквартированных в городе стрелецких полков не осталось ни одного. Закрытыми оказались все государственные учреждения - все служившие в них дьяки и подьячие умерли. Мертвые лежали прямо на улицах - вывозить трупы и копать могилы было некому. Сам московский начальник князь Пронский переселился из зачумленного дворца на огород, но все же не избежал смерти от чумы. Кое-кто пытался активно бороться с "моровой язвой". Лекарь Федор Грязнов пробирался через заставу и лечил людей. Об этом стало известно властям, Грязнова схватили. При Иване Грозном его бы сожгли заживо, теперь же только наказали батогами.

Эпидемия продолжалась полгода и унесла жизни около 150 тысяч человек, выжила лишь пятая часть населения. Перед уцелевшими открылась жуткая картина: "На Москве в городе, и за городом слобод жилецких и стрелецких ничего нет, а торговые люди в лавках ни в которых рядах не сидят, и в харчевнях не сидят, а ряды все заперты, а на боярских дворах нынеча в остатке человека по два и по три есть". Окончание эпидемии связывали не с наступившими сильными морозами, а с тем, что в Москву с северной Пинеги привезли чудотворный образ Богородицы Грузинской, поставленный в церкви Троицы, что выстроили купцы Никитниковы.

Последний раз "моровая язва" опустошила Москву в царствование Екатерины II, причем страшную эпидемию сопровождало народное восстание - "Чумной бунт". Предполагают, что заразу завезли с юга вместе с шерстью на Суконный двор у Москворецкого моста. Первые заболевшие появились здесь еще в ноябре 1770 г., но власти долго отказывались признать, что в Москву пришла чума. К марту следующего года эпидемия охватила весь город, счет умерших шел уже на сотни. Дальше закрывать глаза на "моровую язву" стало невозможно.

Московский главнокомандующий граф Петр Салтыков, победитель прусского короля Фридриха, бежал в страхе перед чумой. Город покинули также гражданский губернатор и обер-полицмейстер. Борьбу с эпидемией в Москве возглавил присланный из Петербурга генерал Петр Еропкин, принявший ряд экстренных мер. Было запрещено хоронить умерших в черте города. Навербованные из арестантов-колодников "мортусы" в масках и навощенных одеждах вытаскивали трупы крюками, бросали в телеги и вывозили на специально устроенные кладбища.

Те же "мортусы" под наблюдением врачей отводили людей из домов, где была выявлена чума, в устроенные у городских застав карантины. Там заподозренные в болезни были обязаны пробыть от 20 до 40 дней. На всех выездах из города были установлены караулы. Москвичи могли купить здесь продукты у сельских жителей. Торг шел через разложенные костры, продукты оставлялись на отведенном месте, передаваемые деньги обмакивались в уксус.

Еропкин надеялся сдержать распространение эпидемии до наступления морозов, которые должны были прекратить чуму. Между тем "моровая язва" достигла апогея. Из 59 тысяч умерших за всю эпидемию 20 тысяч скончались в сентябре 1771 г.- в день тогда умирало до 800 человек. Самая большая смертность была среди "мортусов". Они уже не справлялись со своей задачей, неубранные трупы лежали на улице. Жесткие меры карантина вызывали недовольство у населения. Продовольствия не хватало, к тому же многим просто не на что было его купить - фабрики и мануфактуры закрылись, ремесленники не могли сбывать свою продукцию за пределами города.

Карантина, врачей и "мортусов" боялись больше чумы, заболевших скрывали, что только способствовало дальнейшему росту эпидемии. Свои надежды простые москвичи возлагали на чудотворную икону в башне Варварских ворот Китай-города. Здесь постоянно толпились тысячи людей. К иконе, помещенной высоко над воротами, стремились приложиться и больные, и здоровые. Митрополит московский Амвросий распорядился убрать икону, поскольку справедливо считал, что массовые сборища крайне опасны при эпидемии.

Вечером 15 сентября, когда небольшой отряд солдат явился к Варварским воротам снять икону, в Москве ударили в набат. Собравшаяся вмиг толпа прогнала солдат и ворвалась в Кремль, разграбив резиденцию митрополита в Чудовом монастыре. На следующий день Амвросий был убит бунтовщиками в Донском монастыре. Однако генерал Еропкин успел вызвать в охваченную "Чумным бунтом" столицу войска. Красную площадь заполнил народ, требовавший от властей уничтожить карантины, а также открыть закрытые по причине эпидемии общественные бани. В ответ на уговоры разойтись летели камни. Тогда по толпе ударила пушечная картечь.

Вскоре в Москву прибыл князь Григорий Орлов. Он не только провел расследование обстоятельств бунта, но и принял дополнительные меры по борьбе с "моровой язвой". Более шести тысяч домов, в которых находились больные, были очищены и окурены, три тысячи пустых выморочных домов сожгли. Новые "мортусы" были наняты из крепостных, которым обещали за это волю. Улучшилось обслуживание в больницах и карантинах, Орлов лично следил за этим, обходя лечебницы и ободряя находившихся там людей. Были открыты общественные бани с соответствующими мерами дезинфекции и налажен ввоз в Москву продовольствия, больные и выздоравливающие обеспечивались бесплатным питанием. Помимо всего этого, избавлению от "моровой язвы" способствовали и рано наступившие холода.

Переломным в долгой борьбе с эпидемиями в Москве можно считать 1830 г. Это был год страшной холеры, охватившей почти всю страну. Болезнь захватывала одну область за другой. Карантинные меры, принявшие в царствование Николая I особенно жесткий полицейский характер, приводили к холерным бунтам, которыми были охвачены Севастополь, Тамбов, столичный Петербург.

Приближение эпидемии чувствовали и в Москве. Вот как писал об этом современник: "Все трепетало от страшной заразы, подвигавшейся по Волге к Москве. Преувеличенные слухи наполняли ужасом воображение. Болезнь шла капризно, перескакивала, казалось, обошла... И вдруг страшная весть - холера в Москве!" На улицах появились забиравшие трупы черные фуры и кареты для больных, двигавшиеся в сопровождении полиции. Город оцепили солдаты, один несчастный дьячок, попытавшийся перебраться за кордон через речку, был застрелен.

Однако в Москве борьба с эпидемией приняла не бездушно-казенный, а общественный характер. Этому немало содействовал московский генерал-губернатор Дмитрий Голицын, пользовавшийся большим уважением среди москвичей за образованность, благородство и щедрую благотворительность. Голицын собрал вокруг себя Холерный комитет из почетных жителей - богатых помещиков и купцов, каждый из которых взял на себя руководство борьбой с холерой в одной из частей Москвы. На собранные деньги в течение нескольких дней открыли 20 больниц; пожертвования обеспечили больных всем необходимым.

В больницы шла бесплатно работать молодежь. Весь преподавательский и студенческий состав медицинского факультета Московского университета объявил, что передает себя в распоряжение Холерного комитета. Медики были распределены по больницам ординаторами, фельдшерами, сиделками и находились там все три месяца, пока опасность не отступила.

Спустя несколько лет, когда холера охватила крупнейшие города Западной Европы, опыт Москвы приводили как пример эффективной борьбы с эпидемиями. В дальнейшем тесное сотрудничество городских властей и московской общественности давало какой же положительный результат. На угрозу эпидемии в Москве находился достойный ответ, поэтому "моровые поветрия", еще случавшиеся в стране, для нашего города уже не представляли такой опасности.

Успехи медицины даровали избавление от многих страшных бедствий прошлого. Но былые призраки, случается, беспокоят и нас. Достаточно вспомнить, как совсем недавно весь мир впал в панику от атипичной пневмонии. Возможно, мы успокоились слишком рано, хотя бы в отношении СПИДа, который, конечно, медлительнее чумы, но зато и более смертоносен. Вековой опыт борьбы с "моровыми поветриями" учит нас не впадать в панику, а быть настороже. Главное оружие против подкрадывающейся к нам в осеннем тумане заразы - знание.

Д. Никитин, кандидат исторических наук